Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах] - Семен Аралов

Я тоже выступил на конгрессе, рассказав подробно о героической борьбе германских рабочих.

В перерыве между заседаниями мы с группой товарищей беседовали в вестибюле. Вдруг из зала вышел в сопровождении Клары Цеткин, Вильгельма Пика и других делегатов Ленин.

Увидев нас, Ленин извинился перед К. Цеткин и В. Пиком и направился в нашу сторону. «На пару слов, товарищ Тельман!» — обратился он ко мне. Я подошел к Ленину. Мы медленно пошли с ним по вестибюлю. «Ваш доклад, — сказал Ильич с радостным возбуждением, — был весьма интересным, товарищ Тельман!» Затем, взяв меня под руку, внимательно глядя в лицо, он стал подробно расспрашивать меня о положении рабочих в Германии, о политической забастовке 10 тысяч рабочих Гамбурга.

Спрашивал о том, как удалось организовать такую огромную массу людей.

Необходимо, посоветовал В. И. Ленин в конце нашей беседы, последовательно и решительно бороться со всякими уклонами в партии, соблюдать строгую дисциплину и объединять все партийные силы для общей борьбы с буржуазией…

Со многими людьми приходилось встречаться за рубежом. Были откровенные, злобные враги, но были искренние, преданные друзья.

Не раз довелось побывать в итальянской столице.

В те времена Рим не был так переполнен автомобилями, как сейчас. На его улицах (впрочем, это можно еще видеть и в наши дни) мы встречали и извозчичью пролетку, и запряженную осликом двухколесную повозку, на которой под большим грязным зонтом стояли бочонки с вином или корзины с овощами и фруктами.

Однажды забрели мы в винный погребок недалеко от площади Кампо деи Фьори, той самой площади, где в 1600 году инквизиторы сожгли великого ученого Джордано Бруно. На площади высились горы цветной капусты, артишоков, персиков и винограда. Здешний рынок овощей, фруктов и цветов — один из крупнейших в городе. Итак, мы с приятелем из полпредства сидели в винном погребке и беседовали. Хозяин, невысокого роста полный итальянец, часто появлялся возле нас, прислушиваясь к нашей речи.

Узнав, что мы русские, из Советской России, он обрадовался, присел к нам, и мы разговорились. С тех пор как только мы появлялись в погребке, хозяин радушно встречал нас. Расспрашивал о России, оживленно рассказывал о прочитанных им русских книгах (он увлекался русской литературой). Как-то раз он повел нас на Испанскую площадь.

— Здесь любил гулять ваш Николай Гоголь.

Площадь действительно очень живописна. От площади к церкви поднимается широкая лестница, на которой продают цветы, много цветов. Там же художники пишут пейзажи, толпятся туристы.

Хозяин винного погребка повел нас затем на улицу Систина, очень узкую и грязную. Мы остановились около мрачного старого здания.

— А здесь Гоголь писал свои «Мертвые души», — продолжал наш чичероне.

Лишь много позже мы узнали, что наш итальянец интересовался не только русской литературой; в его погребке тайком собирались коммунисты, бывали, говорят, Антонио Грамши и Пальмиро Тольятти. Сын же хозяина был связным у коммунистов…

Когда мы уезжали из Рима, хозяин принес на прощание бережно завернутую и перевязанную ленточкой бутылку старого вина и сказал:

— Это отвезите в Советский Союз, в знак симпатии итальянских людей к русским.

Этот подарок был нам очень дорог тем, что преподнесен он был от души простым итальянцем и говорил об отношении таких, как он, простых людей к Советской стране.

Встреча в Гонолулу

Дипкурьер встречает за рубежом многих своих соотечественников. Революция и война раскидали их по всем частям света. Разные у них были судьбы. Кто-то стал копеечным бизнесменом, завел себе лавочку или пивную, кто устроился на завод, кто стал официантом или швейцаром, а многие мыкались в поисках куска хлеба.

— Вспоминаю, — говорил Е. М. Климек, — одну встречу на Гавайских островах, в городе Гонолулу.

Далеко от нашей страны находятся эти экзотические тихоокеанские острова. Но куда только не занесет дипкурьера его бродячая жизнь! Говорят, сейчас Гонолулу очень шумный город, ведь рядом знаменитая военно-морская база американцев Пирл-Харбор. Но и в то время, когда я со своим сопровождающим попал на Гавайи, Гонолулский порт принимал суда чуть ли не со всего мира.

Как-то утром пошли осматривать город. Красивый город. Белые здания утопают в тропической зелени. Широкие улицы, мощенные окаменевшей лавой или коралловым известняком. Манговые деревья, пальмы, еще какие-то диковинные растения. И конечно, массы кабаков, как и в любом портовом городе.

На окраине города бросались в глаза тысячи хижин, нет, их даже нельзя назвать хижинами — скорее какие-то шалаши из листьев, рогож и лохмотьев. Удивительно было видеть массу изможденных и голодных людей на острове, где круглый год стоит лето и где, кажется, такое изобилие бананов, ананасов, апельсинов. Впрочем, объяснялось все просто — всем владели здесь американские колонизаторы, которые давно обосновались на Гавайях.

…После обеда решили совершить прогулку на катере. Катер шел вдоль берега, окаймленного коралловыми рифами. Вдалеке виднелись горы. На остановках выходили и входили пассажиры. На борту было человек 100–150 самых различных национальностей — много китайцев, японцев, встречались и европейцы. С любопытством разглядывали мы местных невиданных, невероятно яркой раскраски птиц, опускавшихся на палубу за крошками хлеба, которые бросали им пассажиры.

Разговорились с владельцем катера — пожилым, хорошо одетым японцем, который немного говорил по-русски (раньше он жил где-то на Дальнем Востоке). Поговорив с нами, он отошел, а затем вернулся снова. На этот раз с ним были трое довольно бедно одетых людей.

— Познакомьтесь, — улыбнулся японец, — ваши соотечественники.

Радостные улыбки появились на лицах подошедших.

Мы переглянулись с моим товарищем. Многих соотечественников приходилось встречать за границей, и далеко не всегда эти встречи оказывались приятными. Столько в те годы было антисоветски настроенных белых эмигрантов, белых офицеров, бывших торговцев и всяких прочих «бывших» людей…

Пожилой бородатый мужчина невысокого роста нерешительно приблизился к нам, и мы услышали взволнованные слова:

— Здравия желаем господам нашим, соотечественникам, здесь в океане, вдали от родимой матушки России. Здра…

Он не договорил и принялся нас обнимать. На глазах у него появились слезы.

— Мы из Рязанской губернии, из Егорьевска, — немного придя в себя, стал объяснять старик. — Работали на салотопенном заводе, свечи выделывали. А теперь… я вот заехал аж на край земли. За заработком погнались, и свет стал не мил. В Россию душа рвется…

— А вот эти совсем извелись в тоске, — уроженец Егорьевска указал на двух черноусых молодых мужчин. — Жаль ребят. С гор они кавказских.

Заметив мой вопросительный взгляд, один из мужчин сказал с мягким южным акцентом, обращаясь ко мне:

— Осетины мы, из Дигорского ущелья. Батрачили у проклятого князя Абисалова, чтобы смерть его увидеть, шакала! Это он угнал нас в «дикую дивизию», а потом за границу, когда отступать от большевиков уже было некуда. Пугал нас. А теперь нет нам жизни без Кавказа! Помоги, дорогой, вернуться на родину!

Постепенно они рассказали о своих скитаниях. Старик еще до революции с несколькими односельчанами подался в Америку, добывать деньги. Жил где-то в Парагвае, батрача в имении, а убедившись, что помещики все одинаковы, что капитала не наживешь, поехал в другие места. Гнул спину на кофейной плантации, затем нанялся сопровождать какой-то груз, а теперь вот обосновался в Гонолулу сторожем на складе. А осетины повстречались ему недавно. Они, видать, уходили с белыми после разгрома Деникина и нанялись в Гонолулу на консервный завод. Специальности не имели, английского языка не знали. Пользуясь их беспомощным положением, выжимали из них по семь потов, а платили гроши.

О том, что происходит в России, все они знали плохо. Верили антисоветским измышлениям в местной прессе. Поначалу боялись и думать о возвращении. Но с годами мысль о России все более и более крепла.

— Бог знает, когда еще встретим своих. Помогите нам вернуться, господа милые!

Мы объяснили им, что мы не господа, что господ в России уже нет и никогда не будет. Что власть теперь в руках рабочих и крестьян и тем, у кого нет неискупимой вины перед Советской властью, прямой путь на родину.

Пока мы беседовали, катер подошел к причалу, и трое ушли, взяв наш адрес и попросив разрешения прийти к нам в гостиницу.

И действительно, пока мы ждали нашего парохода, они бывали у нас не раз. Перед отъездом наши новые знакомые вручили нам свои «прошения» о разрешении вернуться в Россию и о выдаче въездных виз. По возвращении в Москву мы постарались, как могли, помочь им.